Бог мой, Вилли! (ТВ) Mein Gott, Willi! Вилли бог
Бог и счастливчик Вилли. Фарсаны [полный сборник]
Бог и счастливчик Вилли
Случай на берегу Черного моря взволновал ученых разных стран. Недостатка во всевозможных самых фантастических и противоречивых догадках не было. Все сходились лишь в одном: случай этот нельзя считать выдумкой или галлюцинацией. Тем более, что одному студенту удалось запечатлеть на цветную кинопленку ослепительный момент, когда незнакомец, шагая по воде, уходил в золотой закат.
Возможно, что через несколько лет споры ученых поутихли бы, появление странного и всемогущего человека, объявившего себя Богом, осталось бы такой же загадкой, как, например, до конца не выясненное Тунгусское диво, и перешло бы в ведение писателей-фантастов.
Однако в середине июня исчезнувший Бог снова явился людям. Накануне жители Англии, Франции, Дании и других европейских стран стали свидетелями великолепного и чрезвычайно редкого для тех широт ночного зрелища — северного сияния. Было оно настолько радужно-многоцветным, что казалось каким-то нарочитым и театральным.
Через день газеты запестрели шумными заголовками: “Бог на улицах Копенгагена”, “Иисус Христос на Эйфелевой башне”, “Чудо в Ла-Маншском проливе”.
Незнакомец приходил неожиданно и через короткое время, совершив два — три ошеломляющих чуда, так же внезапно уходил.
Потерпев неудачу на берегу Черного моря, Иисус поступал на сей раз более осторожно. Через несколько дней ему стало казаться, что фортуна начинает дружески улыбаться ему. В западноевропейских странах, где значительную часть населения составляли католики и протестанты, его узнавали. Приятно было видеть коленопреклоненных людей, еще приятнее слышать с башен католических храмов колокольные звоны.
Во всем этом, правда, чувствовалась какая-то неуверенность и робость. В газетах, которые Иисус просматривал, тоже не было единства. В некоторых сообщениях, восторженно описывающих и впрямь небывалые чудеса, говорилось, что наступило долгожданное Второе пришествие и что пора устроить Богу триумфальную встречу с цветами, с колокольными звонами и пением гимнов. Другие журналисты — наверняка отъявленные атеисты — не без иронии намекали, что Бог несколько нетрадиционен и слишком добрый, что Второе пришествие выглядит обыденно и нисколько не устрашающе — без громов и молний, без Страшного суда и конца света.
“Им нужен Бог-каратель, жесткий и мстительный”, — с неудовольствием думал Иисус, читая газеты. Он предпочитал уклоняться от расспросов и встреч с журналистами.
Однако то, что не удавалось корреспондентам таких крупных органов печати, как “Тайме”, “Ди вельт”, легко и просто получалось у Вилли Менка — репортера второразрядной германской газеты. Ему вообще всегда везло на разные загадочные уличные происшествия.
“Счастливчик Вилли”, — так обращались к Менку товарищи по работе, открыто восхищаясь его удачливостью и втайне презирая за ограниченность и невежество. За глаза коллеги по перу называли Менка “коротышка Вилли”, подразумевая сразу два его качества — небольшой рост и недалекий ум. Но именно этому интеллектуальному и физическому коротышке посчастливилось взять интервью у самого Бога.
Интервью состоялось в Гамбурге после посещения Иисусом большой клиники, переполненной больными.
В тот день Иисус буквально опустошил клинику, оставив на какое-то время без работы обслуживающий персонал.
Наиболее сильное впечатление произвели манипуляции гостя в хирургическом отделении. Страшные раны — следы производственных травм и автомобильных катастроф — исчезали как по волшебству. Ампутированные конечности вмиг оказывались на месте.
Бог Провел в клинике около двух часов — больше, чем в любом другом месте. Он знал, что за это время радио, телевидение и печать разнесут весть о его новых чудесах по всей стране.
Иисус вышел на гранитные ступени парадного входа с надеждой увидеть ликующую толпу.
Толпу он действительно увидел. Но толпу зевак, молча взиравших на Бога. Правда, попадались граждане, чаще всего пожилые и совсем старые, которые крестились и беззвучно шевелили губами, очевидно, шепотом читая молитвы и вознося хвалу Господу. У самых ступеней Бог обнаружил довольно большую кучку верующих. Они стояли на коленях и отвешивали земные поклоны.
Но разве это успех? Где всеобщее коленопреклонение и радостные возгласы “Осанна!”?
— Разрешите, господин Иисус… Разрешите.
Иисус вздрогнул, заметив неведомо откуда возникшего круглого, сдобного человечка в лакированных туфлях, настолько подвижного, что трудно было разглядеть его лицо. Человечек, щелкая затвором фотоаппарата и живо перебирая ногами, оказывался то справа, то слева, и туфли его сверкали, как молнии.
— Разрешите представиться. Вилли Менк.
Человечек остановился и показал Богу репортерское удостоверение.
Только сейчас Иисус рассмотрел бездумное, сытое и розовенькое лицо человека. На его круглой голове, которую наверняка не посещала ни одна значительная мысль, сквозь реденький цыплячий пушок проглядывала благополучная розовенькая лысина.
“Поросенок”, — подумал Иисус без обычной к таким людям неприязни. Напротив, захотелось как-то пригреть, приласкать это жалкое, бездуховное существо.
— Интервью? — ободряюще улыбнулся Бог. — Ну что лее, сын мой, задавайте вопросы.
Некоторых объяснений, рассудил Бог, все равно не избежать. И лучше дать их поверхностно образованному, бойкому репортеру, чем ученым вроде Саврасова. А таких ученых, уверенных в рационалистической познаваемости Бога и его чудес, немало и в западноевропейских странах. Дай им только волю, — усмехнулся Иисус.
— Почему вы боитесь ученых?
Иисус поморщился. Репортер будто читал его мысли. К тому же Бога обидело нелепое словечко “боитесь”.
— Их я не боюсь, — глухо ответил он. — Эти люди фанатически убеждены в том, что природный мир, который они изучают, есть единственный мир. Им не понять надприродное происхождение моих чудес.
— А правду говорят, что вы добрый и что чудеса ваши несут только благо?
И снова Бога покоробило неуместное словечко — “добрый”.
— А вам непременно нужен злой Бог, Бог-палач? — проговорил Иисус, уже досадуя на себя за то, что согласился дать интервью. — Вы имеете в виду Страшный суд? Но я пришел не с карающим мечом.
— А с чем?
Простоватый вопрос Менка поставил Иисуса в тупик. Четкой программы своего прихода он не имел. Раньше ему казалось, что одно лишь пришествие Бога в мир, погрязший в мещанском благополучии и меркантилизме, послужит трубным сигналом к духовному возрождению человечества и к какому-то радостному, небесному обновлению. Ничего подобного не случилось. И даже верующие, к которым Иисус почему-то все больше терял уважение, ждали совсем другого — избавления от своих личных бед, а вовсе не Страшного суда.
Толпа затихла, ожидая ответа.
И Бог заговорил. Иисус развивал взгляды, которые основательно пересмотрел потом, во второй период своей мессианской деятельности, когда принципы первого пришествия нашел сомнительными. Но сейчас он начал с того, что люди прошлых веков жили в несравненно худших материальных условиях. Но у них было великое преимущество — жизнь души, нашедшая выражение в неумирающих произведениях искусства. Ибо они верили в душу, верили в божественный мир, земным воплощением которого был Иисус Христос первого пришествия.
— А что такое душа человека, каждого из вас? Это и есть бытие духа, бытие Бога в вещественном мире. И вот вы убиваете в себе Бога, топчете его ногами в погоне за наживой, за материальным благополучием и комфортом. Истинно говорю вам: вы живете не жизнью души, то есть поклоняетесь не Богу, а дьяволу. Дьявол вещей цепко держит вас в своих лапах.
— Материалистическая наука… — произнес Иисус, саркастически искривив губы. — Она отняла у вас веру. А что дала взамен веры, взамен самого Бога? Холодильники, атомные бомбы и электронные кастрюльки. И вы довольны?
— Нет, — продолжал Иисус, — Бог не против науки. Ни в коем случае. Познание мира физического наряду с верой в мир метафизический, трансцендентный, послужит на пользу людям. Наука в союзе с религией возродит Бога в душе каждого человека и будет способна творить чудеса.
— Не думайте также, что я призываю вас к аскетизму и технической отсталости. Но надо знать меру. Вы же, погрузившись в трясину сытости и комфорта, незаметно для себя отучаетесь чувствовать и мыслить. Иначе говоря — вы теряете образ и подобие Божие, превращаетесь в бездумное сытое, сексуально возбужденное стадо, которое пасется электронной техникой.
Далее Иисус говорил еще более хлестко, не стесняясь в выражениях. Он был доволен своей речью. Получалось что-то вроде вдохновенной проповеди — то гневной и бичующей, то ярко призывной.
Толпа, казалось, благоговейно внимала. Но вот справа кто-то громко чихнул, и тут лее рядом послышался хохоток.
Слегка задетый Иисус споткнулся на полуслове и замолк. Вокруг него все так лее вертелся и бесшумно порхал с кинокамерой в руках полненький репортер. Иисус был почти уверен, что тот ничего не вынес из его проповеди.
Иисус не ошибался. Вилли Менк не вникал в проповедь. Он даже не задумывался над тем — Бог перед ним или нет? Он знал одно — перед ним сенсация. Небывалая, ошеломляющая. Из нее надо выжать все, чтобы вознестись на гребень репортерской славы, разбогатеть и купить аэрояхту, о которой давно мечтал.
“Поросенок”, — с нарастающим раздражением отметил Иисус. Он обвел взглядом многотысячную толпу, состоявшую, как сейчас убедился, в основном из таких же Менков, и окончательно пал духом.
“Перед кем мечу бисер?” — тоскливо спрашивал себя Бог, спускаясь по ступеням на мостовую. Люди расступались, образуя перед ним коридор, иные, чтобы лучше видеть, взбирались на крыши автомашин. Иисус шагал по середине мостовой. Иногда посматривал по сторонам, и вид двухэтажной толпы зевак не радовал его. Многие, правда, крестились и смотрели на Бога не то со святым обожанием, не то со страхом. Но что из этого?
А тут еще кругленький репортер — полная противоположность стройному, сухощавому Богу — не отставал ни на шаг. Вертлявый и назойливый, как муха, Менк то семенил рядом, то забегал вперед. Иногда приседал, нацелив на Бога объектив кинокамеры и выбирая наиболее эффектный ракурс.
Иисус начал смутно догадываться, что Вилли Менк, пожалуй, более опасен, чем ученый Саврасов. Бесцеремонный обыватель как бы обесценивал, даже опошлял высокую миссию Христа, делая из Бога какого-то ярмарочного клоуна и фокусника.
Никогда у Иисуса не возникало желания причинить человеку хоть малейшую боль, а тут вдруг захотелось уничтожить Менка совсем, чтобы и следа не осталось. Иисус на миг приостановился, слегка поднял над репортером руку и мысленно приказал: “Изыди, окаянный”.
Однако Вилли Менк как ни в чем не бывало мелким бесом вертелся вокруг Бога — вездесущий и неистребимый, как сама пошлость. Чудо впервые не состоялось.
“Ну и шут с ним, пусть живет”, — подумал добряк Иисус. И в то же время Богу было досадно: его всемогущество, оказывается, не безгранично. Очевидно, пославшая его сюда божественная трансценденция сделала так, чтобы Иисус не смог, даже случайно, нанести вред людям.
Не зря товарищи по перу называли Менка счастливчиком. Повезло ему и на этот раз. Его бесцеремонность и даже в известной степени храбрость сослужили хорошую службу. Вскорости, тут же, на улицах Гамбурга, ему удалось запечатлеть на цветную кинопленку еще никем не виданное чудо.
А дело было в следующем. Полиция Дании и Франции, то есть тех стран, где побывал Иисус, пыталась выполнить свой долг — пригласить могущественного незнакомца в участок для знакомства и выяснения личности. Корректные, вежливые формы задержания ничего не дали. Иисус в не менее корректной и откровенно насмешливой форме заявил, что событие, которое переживает планета, есть явление мессии народу, а не полицейским властям.
В тот день в Гамбурге полицейские Отто Венцель и Курт Хансен стояли на углу улицы и поджидали медленно шествовавшего незнакомца. Эти дюжие сорокалетние детины решили применить далеко не учтивые, но надежные и традиционные способы задержания.
Когда Бог приблизился, они выступили из толпы и резко скомандовали:
— Руки!
— Что? — очнувшись от задумчивости, спросил Иисус.
И такой кротостью звучал голос, таким всепрощением и печалью светились глаза незнакомца, что полицейские смещались.
— Руки! — упавшим голосом повторил Курт Хансен, чувствуя, как в душу его холодной гусеницей заползает страх.
Иисус с недоумением протянул руки. Отто Венцель, обладавший более крепкими нервами, заученным движением быстро накинул на запястья стальные наручники и защелкнул замок.
Гудевшая разноголосым говором толпа враз замолкла. Юркий Вилли Менк, разинув рот, замер с поднятой вверх кинокамерой, которая продолжала работать и по счастливой случайности (опять же везение!) запечатлела самый драматический момент ареста Бога.
В наступившей тишине слышался лишь звон металла — руки Бога были крепко закованы. С горестной улыбкой Иисус поднял их вверх, показывая цепи людям. Затем простер ладони над головами полицейских.
Вот тут-то и произошло чудо.
Наручники вмиг исчезли. Но самое ошеломляющее — не стало и полицейских. Вместо них на том же самом месте стояли два десятилетних мальчика со школьными ранцами за спиной.
Люди ахнули и попятились. Воспользовавшись замешательством, Иисус завернул за угол, вошел в безлюдный подъезд, и с тех пор в Гамбурге его больше не видели.
Вилли Менк хорошо знал Отто Венцеля и Курта Хансена и больше других был поражен их таинственным исчезновением.
Когда волнение немного утихло, все занялись малышами. Те всхлипывали и пугливо озирались, не понимая, что с ними случилось. Репортер чуть склонился над одним из них и спросил:
— Как тебя зовут, мальчик?
— Отто… Отто Венцель, — ответил малыш, вытирая кулаком слезы.
Вилли Менк от неожиданности выпрямился. Потом вновь склонился и, вглядевшись, заметил, что скуластый, с крепким подбородком малыш поразительно похож на взрослого, только что здесь стоявшего полицейского. Удивление его еще больше возросло, когда он выяснил, что второго мальчика зовут Куртом Хансеном.
Понемногу Вилли начал догадываться. Он подозвал трех полицейских и попросил их разыскать старых соседей, которые знали пропавших блюстителей порядка с детства. Те хорошо потрудились и доставили на место происшествия не только соседей, но и престарелых родителей, которые тут же лишились чувств, узнав в малышах своих сыновей, помолодевших на тридцать лет.
Для счастливчика Вилли наступили деятельные и праздничные дни. В нескольких номерах своей газеты он выступил с хорошо иллюстрированными материалами, где подробно описал новое и небывалое чудо, не предусмотренное евангельской традицией, — превращение взрослых в детей.
Во многих газетах развернулась дискуссия: что совершил на сей раз могущественный незнакомец — добро или зло? И здесь снова отличился Вилли Менк. Он хорошо знал биографии своих героев: исчезнувшие полицейские, прежде чем стать блюстителями порядка, совершили немало краж и вооруженных грабежей. Вилли Менк блистательно доказал, что Бог и на этот раз сделал добро, предоставив возможность Отто Венцелю и Курту Хансену начать новую, безгрешную жизнь.
Слава Вилли Менка взлетела ракетой. Он часто выступал по телевидению, газеты восторгались его храбростью и находчивостью. Правда, восторгались зачастую с тонкой иронией, которая осталась непонятной для многих читателей и прежде всего для Вилли Менка. А такая серьезная газета, как “Ди вельт”, дала, не без тайного умысла, даже портрет Вилли рядом с портретом… господа Бога! Конечно же, нового Бога, только что пришедшего в мир. Читатели могли лицезреть как бы двух антиподов: самодовольно ухмыляющуюся, сытенькую физиономию Вилли Менка и печальный, одухотворенный лик Христа.
Тем временем ошеломленный неудачами Бог скрывался в Баварских лесах, километрах в двадцати от Мюнхена. В густой, труднодоступной трущобе он соорудил на небольшой поляне шалаш и, сидя у костра, предавался размышлениям.
Еще многие как будто искренне нуждаются в нем. В мире еще немало верующих — десятки и сотни миллионов посещают церкви. Но духовность ли это? — с сомнением спрашивал себя сейчас Иисус, и в его душу впервые стало заползать непривычное чувство неуверенности, ненужности своей в этом мире.
Вспомнилось, что в дни, когда Иисус еще не осознал себя мессией и был простым человеком, ему пришлось дважды посетить церковь. Сейчас Иисусу живо представилась такая картина: робкий, испуганный шепот, рабски полусогнутые спины, а в лицах верующих — покорность и скудность мысли. Иисус тоскливо поежился и с грустью признался, что молитвенные поклонения Богу это не духовная жизнь, а убожество.
В последнее время в верующих он окончательно разочаровался. Это были темные, невежественные и даже злые люди, жаждавшие пришествия Бога-карателя. А Иисусу хотелось, чтобы в Бога верили интеллектуально одаренные люди, философы и ученые. Такие, например, как… Саврасов. Конечно, не в библейского Бога, обросшего ветхозаветными нелепицами. В такого Бога Иисус и сам не верил. Это Бог темных людей. Иисус хотел утвердить веру в очищенного, так сказать, в философского Бога, в некий высший духовный постулат. А что божественный, идеальный мир существует, лучшим доказательством тому служит сам Иисус — представитель этого мира.
Желая отвлечься от тягостных дум, Иисус часто брал саквояж и перебирал свои любимые книги. Когда попался “Дон-Кихот” Сервантеса, его так и кольнула мысль: а что, если он такой же мечтатель, оторвавшийся от земной действительности рыцарь духовности? И не похожи ли его только что начавшиеся земные скитания на смешные и нелепые приключения рыцаря печального образа?
Не сражается ли он с ветряными мельницами и… со стадом свиней? Может быть, и так… Кто же тогда у него трезвомыслящий Санчо Панса? Вилли Менк?
Вспомнив о Менке, Иисус встрепенулся. Получается, что, прячась от людей, он как бы спасовал перед этим обывателем. Хватит сидеть над книгами, решил Бог, хватит пока и парадных выходов в народ. Чтобы познать народ конца двадцатого века, надо снова войти в него, стать его незаметной частицей.
Кроме книг, в саквояже у Бога хранились деньги, принадлежности туалета и новый, так сказать, земной костюм. Сняв сандалии и хитон, Иисус обулся в лакированные туфли, напялил на себя модный клетчатый пиджак и немнущиеся брюки.
В километре от его убежища, в густом сосновом лесу одиноко стояло четырехэтажное здание психбольницы. Рядом — станционная площадка, у которой электропоезда останавливались всего лишь на минуту.
Иисус сел в вагон и через пятнадцать минут оказался на улицах Мюнхена. В новом костюме, в темных очках и в шляпе он был неузнаваем. Однако поначалу держался робко, избегая в особенности встреч с полицейскими. Потом осмелел. На площадях, в магазинах, в толчее кинотеатров прислушивался к разговорам.
Самолюбие Бога было задето: о нем говорили часто, но без восторга, с вялым недоумением. Верующих он не встречал. Из газет Иисус узнал, что они все свободное время толкутся в переполненных церквах, неистово молятся и чего-то ждут. Может быть, светопреставления?
Пошляк Вилли Менк — в центре внимания. Вот это ущемило Иисуса больше всего. На его божественной личности Вилли прославился и разбогател. Недавно, как сообщают газеты, он купил себе аэрояхту.
В Мюнхен Иисус выезжал несколько раз. В одном из парков он купил как-то свежую газету, взглянул на первую полосу и состроил кислую гримасу, он увидел свой портрет и рядом — портрет Вилли Менка. “Мой неразлучный Санчо Панса”, — с горькой улыбкой подумал Иисус, горячо надеясь, что судьба больше не сведет его с бойким репортером.
Бог, всесильный Бог панически боялся ничтожного Вилли Менка! И, как показали дальнейшие события, у него были для этого серьезные основания.
Однажды вечером Бог вернулся в убежище, переоделся в свою евангельскую одежду, обул сандалии на босу ногу (модные, с попугайской раскраской носки он давно выбросил) и развел перед шалашом костер. Поужинав, он в глубокой задумчивости сидел перед ним до ночи.
Слева, в густом кустарнике, посеребренном луной, послышался шорох. Иисус поднял голову. Листья снова шевельнулись. Такое впечатление, будто за ним наблюдают из кустарника.
— Выходи, сын мой, не бойся, — произнес Иисус, подумав с кривой усмешкой: не Вилли Менк же это, в конце концов!
Из кустов выскочил коротко остриженный долговязый человек. Он упал перед Иисусом на колени, перекрестился и, глотая слова, быстро заговорил:
— Боже! Великий Боже! Я узнал тебя. Прими… Прими меня в свои ученики.
— Апостол! — воскликнул Иисус, взволнованный неожиданной мыслью: так вот что ему нужно — новое Евангелие и его проповедник.
— Так ты хочешь стать апостолом?
— Да, да, да, — бормотал человек, тряся головой.
— Как тебя звать?
— Ганс. Ганс Шеерман.
— Евангелие от Ганса? — Бог поморщился: звучит не очень внушительно. — Ну, хорошо, будешь зваться Иоганном. Садись.
Иисус разъяснил новому апостолу, что прежние четыре Евангелия — от Матфея, Луки, Иоанна и Марка — содержат много противоречий, иногда просто нелепостей и дают не совсем верный образ Христа.
Ганс, казалось, внимательно слушал, согласно кивал круглой головой, глядя на Бога большими задумчивыми, как у вола, глазами. Затем начинал бормотать до того несообразное, что Иисус стал с ужасом догадываться: это же умалишенный!
Задав несколько вопросов, он с трудом выяснил, что Ганс во время прогулки сбежал из больницы, до ночи проплутал в лесу, наткнулся на шалаш и выследил его обитателя. По портретам, которые Ганс часто видел в газетах и на телеэкранах, он узнал Иисуса. Такая встреча, решил Ганс, предопределена свыше. Он сподобился стать учеником, апостолом Бога.
Горечью наполнилась душа Иисуса. Нашелся наконец ученик, свято поверивший в мессию и его благую весть. Да и тот оказался умалишенным. Причем таким, которого он и вылечить не мог, ибо за наследственные болезни Иисус не брался.
Иисус отвел Ганса к психолечебнице, с грустной улыбкой повелел своему ученику остаться в сей обители и никому не говорить о встрече.
Однако Ганс, видимо, проговорился. Об этом Иисус узнал несколько дней спустя, когда в земной одежде вновь появился в Мюнхене.
На углу улицы, недалеко от парка, стоял автомат, продававший свежие газеты.
— Вилли Менк нашел пропавшего Бога! — веселым мальчишеским голосом кричал автомат, размахивая газетой. — Читайте новые сведения об Иисусе! Вилли Менк напал на след!
Иисус обомлел. Вездесущий Вилли Менк преследовал его и здесь, продолжая оглуплять пришествие Христа.
Иисус торопливо сунул в щель автомата пфенниг, схватил свежие, пахнущие типографской краской страницы и поспешил в парк. Здесь он сел на пустую скамейку и развернул газету.
Многого он ожидал от Вилли Менка, но такого… У Бога даже потемнело в глазах, когда увидел крупный заголовок: “Идиот — ученик Христа!”
Иисус застонал. Ничтожнейший обыватель нанес всемогущему Богу чувствительный удар в самое больное место.
librolife.ru
Бог мой, Вилли!
Важно! Если Вы посмотрели эту ленту, не пишите спойлеры в комментариях.
IMDb: 6 (47 голосов)
Бог мой, Вилли! новые серии
Бог мой, Вилли! 1980
Бог мой, Вилли! смотреть онлайн
Лучшие фильмы режиссера - Ральф Греган
Лучшие фильмы актера - Дитер Халлерворден
ivi-ivi.ru
Бог мой, Вилли! (1980) смотреть онлайн фильм в хорошем качестве 1080p
Премьера: 1980-11-30
Бог мой, Вилли! новые серии
Вы можете посмотреть фильм Бог мой, Вилли!, 1980 в хорошем качестве бесплатно и без регистрации на нашем сайте. Картина «Бог мой, Вилли!» была выпущена в 1980 году и сразу завоевала внимание зрителей в разных частях планеты. Киноленты из жанра фантастика всегда пользовались особой популярностью, к тому же, когда их снимают такие именитые режиссеры, как Ральф Греган. Страна, которая приложила руку к этому кинопроизведению считается Германия (ФРГ), потому зрители уже могут приблизительно представить уровень красочности по аналогичным творениям. У Вас может возникнуть вопрос - Как выбрать любимый онлайн кинотеатр?, и ответом будет «Конечно у Нас!» Вы можете посмотреть фильм Бог мой, Вилли!, 1980 в хорошем качестве бесплатно и без регистрации на нашем сайте.kinolook.su
| Я писал: Как-то я, просматривая имеющиеся в сети мнения о Вилли Вонке (если что, это персонаж популярной детской книги и двух известных фильмов) наткнулся на следующее: "Чем больше я об этом думаю, тем больше убеждаюсь, что Вилли Вонка что в книге, что в фильме - это, конечно, Сатана... То, что, скажем, на сайте Hollywood Jesus Вонку видят, как метафору Бога, говорит о том, что кому-то надо учиться разбираться в вере...". [См. также 1, 2.] Да, я мог бы поговорить о том, почему это не так, и почему у западного зрителя этот образ способен вызвать ассоциации как раз с Богом/Иисусом. На самом деле, интерес представляет не очевидность этой религиозной трактовки, а то, как по разному раскрывали тему Вонки-как-Бога изначальная книга, фильм семидесятых годов и новая экранизация Бёртона. В книге: видно, что Вонка с самого начала знает, что Чарли - этот именно тот, кто ему нужен. Вонка относится к нему не так, как к другим детям. Этим сразу вводится тема догмата о предопределении в западном христианстве, начиная с Блаженного Августина. Много званных, но мало избранных; грешники гибнут из-за своих грехов, но Бог заранее решил, кому суждено сдать экзамен, а кто его провалит. В первой экранизации: в самом начале Вонка подписывает с детьми договор, который в конечном счёте все нарушают, включая Чарли. По правилам, Чарли теряет право на приз и должен быть выгнан с фабрики - Чарли в слезах признаёт правоту Вонки и отдаёт ему украденную экспериментальную конфету (которую он мог бы продать конкурентам Вонки). Естественно, тут-то он и получает фабрику. Здесь перед нами развитие протестантской богословской мысли - все виновны перед Богом, и по справедливости никто не заслуживает спасения, но Бог, в своём милосердии, прощает тех, кто искренне раскаялся и пришёл к нему. В новом фильме: Вонка символизирует образ Иисуса в постхристианском контексте. (Слова Вонки "в этом цехе всё съедобно... включая меня" могут служить намёком на каннибальские ассоциации, которые неизбежно вызывают слова Иисуса "ибо Плоть Моя истинно есть пища, и Кровь Моя истинно есть питие".) В этой экранизации присутствует отец Вонки - сумасшедший стоматолог, помешанный на запретах. Сладкое может повредить зубам, поэтому сладкое запрещено. Вонка сбегает от него, но в конце отец опознаёт сына по его безупречным зубам. Отец-деспот - это Бог Ветхого завета, с его любовью к диетическим ограничений и сотнями заповедей на все случаи жизни, шоколад - сама жизнь с её радостями и соблазнами, зубы - душа, единственный по-настоящему безгрешный человек - Иисус, и так далее. Ещё одно изобретение сценаристов: в книге Вонка сразу забирает на фабрику всю семью Чарли, а в фильме он сначала предлагает Чарли оставить родных. Опять же, как в Новом завете: "Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня". Чарли, будучи нормальным современным мальчиком, отказывается. (Зачем нужно спасение, если не будут спасены мои близкие?) В итоге, Вонка вынужден смириться и пойти на поклон к смертному. Итак, загибаем пальцы: конфликт между суровым Отцом и свободомыслящим Сыном; Сын, оставаясь совершенным, делает выбор в пользу земного несовершенства; Бог сам нуждается людях; спасение одних только избранных этически неприемлемо. Всё это и задаёт вышеупомянутый постхристианский контекст. *** Далее пунктиром. Опять же, общее мнение, что дети символизируют грехи. Но меня заинтересовал подход авторов последнего фильма... [собственно, именно так тема смертных грехов и проникла в мою бесконечную историю.] В книге четвёрка плохих детей состоит из мальчика-обжоры, девочки-чемпионки по жеванию жевачки, избалованной девочки и мальчика, который целые дни проводит перед телевизором. В фильме они превратились в олицетворения Чревоугодия, Гордыни, Алчности и Зависти (!). Августус Глуп жрал всё подряд, попытался сожрать весь шоколадный мир Вонки и упал в шоколадную речку.Виолетта Боригард мечтала всегда быть первой, слопала экспериментальную тянучку и превратилась в раздутый фиолетовый шарик.Верука Солт упрашивала отца купить ей белку, сортирующую орехи на фабрике - в итоге, белки отсортировали её, признали бракованной и выбросили в помойку.Компьютерный гений Майк Тиви попытался доказать, что он умнее Вонки, что Вонка не способен эффективно использовать собственные изобретения. Попал в телевизор - в буквальном смысле слова. Забавно, что Зависть, а не Гордыня, здесь оказывается высшим, дьявольским грехом. ("Ты тот маленький дьявол, который взломал мою систему", - говорит Вонка Майку Тиви.) Мне тогда пришла в голову мысль, что в фильме Бёртона присутствует своя, необычная трактовка смертных грехов - через отношение к Богу и его творению. С Августусом всё просто - Бог сотворил мир, и мир заслуживает любви, но надо знать в ней меру. ("Я Август Глуп, я люблю шоколад" - "Вот уж не думал, что между нами столько общего!")Виолетта стремилась стать первой - первой перед Богом, в божьем мире.Верука пыталась подкупить Бога (может даже купить небесный суд, если считать значимой метафорой белок, сортирующих орехи по качеству).А вот Майкл Тиви пытался доказать, что он не хуже Бога, даже лучше - "Вы все считаете его гением, а он идиот! Я вам покажу!" Это зависть. ...Унынием было бы отсутствием интереса к Вонке и шоколаду, но такой ребёнок просто бы не попал на фабрику. (В книге Майк Тиви, скорее всего, отвечает именно за этот грех.)Гнев - это то, что испытывают русские во время просмотра фильма, когда сначала сообщают, что последний пригласительный билет был найден в России, а затем - что он оказался подделкой. Об этом мог бы написать Крылов: русские знают, что Бог не хочет их видеть в раю, пытаются проникнуть туда обманом и подлогом, но Бог Запада всё равно их отвергает. Гнев - отрицание справедливости Божьего суда. Наконец, Похоть могла бы быть представлена девочкой-католичкой, которая "свунится" по Вонке. "Он такой миииилый! Сладкий Иисус! Ах, ах!" |
gest.livejournal.com
Бог мой, Вилли! (1980) — oKino.ua
2011, комедии, мультфильм, приключения
2010, комедии
1979, драма, комедии, мелодрама
2008, боевик, комедии, мультфильм
2001, комедии, мультфильм, фэнтези
2004, комедии, мультфильм, фэнтези
2011, комедии, криминал
1994, комедии
2006, боевик, комедии, фэнтези
2004, драма, комедии, мелодрама
2009, комедии, ужасы
2013, комедии
1997, драма, комедии, криминал
2010, боевик, комедии, мелодрама
1971, драма, комедии, криминал
2008, комедии, мультфильм, приключения
www.okino.ua
