Пародия урганта на дико например: ДИКО, НАПРИМЕР (пародия Вечерний Ургант) -«Советы грибникам». on Vimeo

смотреть онлайн Ивана Урганта Дико, например

Популярный российский телеведущий Иван Ургант в очередной раз удивил своей креативностью. Несомненным хитом сегодняшнего дня стала пародия Ивана Урганта на клип модного рэпера Фараона (Pharaoh) «Дико, например».

Оценка

— 4.5 из 5 возможных на основе 2 голосов

Но для начала вспомним, что недавно телеведущий шоу «Вечерний Ургант» уже не раз демонстрировал свои таланты перевоплощения.

Так, ранее поклонники Ивана Урганта лицезрели его перевоплощение в Оксимирона, еще одного известного российского рэпера (про рэп-баттл с Гнойным вы точно слышали). Тогда Ургант соревновался с Сергеем Шнуровым, а судил их известный в рэп-тусовке Ресторатор. Предлагаем к просмотру видео.

Смотреть онлайн видео Иван Урган и рэп: после пародии баттла Oxxxymiron ведущий сделал кавер на клип «Дико, например» Pharaoh

Но эта удачная пародия — не предел таланта шоумена. Так, в недавнем эфире команда «Вечернего Ургант» представила зрителям новую пародию на популярный российский трек. Телеведущий вдохновился клипом рэпера Фараона «Дико, например», который последние несколько месцев взрывает YouTube. Видеоролик под названием «Советы грибникам» уже просмотрело огромное количество людей. В кадре Иван Ургант, Дмитрий Хрусталев, Александр Гудков и другие участники съемки в образах, взятых из оригинального видео рэпера Фараона, идут в лес за грибами и ягодами.

Как вести себя в лесу, что надевать и какие грибы собирать – в музыкальной памятке от нашей программы. 

Прокомментировали пародию Урганта на Фараона. Предлагаем к просмотру видео. Впечатлениями делитесь в комментариях.

Смотреть онлайн видео Иван Урган и рэп: после пародии баттла Oxxxymiron ведущий сделал кавер на клип «Дико, например» Pharaoh

К слову, сейчас также у всех на устах выступление представителя Украины на Новой волне 2017.

Материалы по теме:

  • Звезда «Дикого ангела» Наталья Орейро и ее сын Мерлин стали гражданами России
  • Звезда «Бриллиантовой руки» Светлана Светличная пропала без вести
  • СМИ: Валерий Леонтьев попал в больницу с коронавирусом
  • Российская актриса Юлия Пересильд и режиссер Клим Шипенко успешно отправились в космос на съемки нового фильма
  • День рождения Ани Лорак: самые эффектные образы певицы (ФОТО)
  • О любви и доверии: певица ТО-МА выпустила клип на новый трек «Любимый мой человек» (ВИДЕО)
  • Андрей Звягинцев вышел из комы: что известно о состоянии здоровья режиссера
  • В образе фехтовальщицы: MARUV снялась для обложки российского Playboy (ФОТО)
  • Режиссера Андрея Звягинцева ввели в искусственную кому после тяжелой формы коронавируса
  • Умер муж Ирины Хакамады Владимир Сиротинский — бизнесмен и управляющий LinguaLeo

теги:
Иван Ургант
шоу-бизнес
Сергей Шнуров
рэп
Вечерний Ургант

Популярное

Время ностальгии: смотрите, как сейчас выглядят кумиры нулевых (ФОТО)

Нужно подписаться: самые популярные TikTok-блогеры Украины

7 beauty-средств, которыми пользуется «Мисс Вселенная-2021»

Матрица судьбы: что это и как она помогает людям познать себя

Фейс пришел в гости к Урганту 27 марта 2019 г | ufa1.

ru

Все новости

Сенаторы не считают украинский плен поводом не платить алименты: новости вокруг спецоперации за 30 ноября

Прокуратура Башкирии проверит законность начисления платы за вывоз мусора зимой в загородном доме

Десяткам домов в Уфе сделают перерасчет стоимости отопления. Публикуем список

СМИ сообщили о внеплановой госпитализации Пеле

Конституционный совет Башкирии может возглавить бывший глава ЦИК. Рассказываем, что о нём известно

Уфа застряла в 8-балльных пробках. Рассказываем, где самые сложные участки

Узнали, сколько стоит заказать Элвина Грея на корпоратив

Спецгараж ГИБДД: показываем, что внутри у патрульных машин и в чём секрет красного маячка ДПС

Пять способов меньше тратить на покупки в супермаркетах

Вспышка менингита на складе Ozon: врачи объяснили, есть ли риск заразиться через посылку

В СВО погиб 40-летний ветеран Чечни из Башкирии Александр Пургин

«Я свой чеченский опыт засунул глубоко»: исповедь военного, который был на Украине и снова туда едет

«Атака идет на семьи»: глава района в Башкирии рассказала, что мошенники пытаются выманить выплаты по мобилизованным

О таком успехе можно было только мечтать: как прошел турнир «Москва — Вселенная каратэ»

Стало известно, у кого вырастут зарплаты в 2023 году

Шойгу рассказал, сколько мобилизованных уже завершили обучение перед отправлением на СВО

Единственный вариант узнать правду. Иммунолог — о том, удастся ли раскрыть тайну происхождения ковида

«Нас матери родили, не чтобы дома лежать»: доброволец из Башкирии рассказал, как его взяли в батальон Шаймуратова на СВО

Поймали в аэропорту: в Уфе задержали мужчину, который домогался 11-летней девочки в лифте. Видео

В Уфе загорелся пассажирский автобус «Башвавтотранса»

Мэрия Уфы собирается выселить скандальный зоопарк в Зеленой роще

«Встанет из гроба — и домой». Родня 6 часов просидела на кладбище с покойником, которому не выкопали могилу

Уфимцы снова жалуются на вонь в городе. В Роспотребнадзоре разводят руками

Экс-министр Скрынник, родня сенатора Клишаса и другие пенсионеры-миллионеры. Кто владеет недвижимостью в главном небоскребе страны

Работники благовещенского завода ОМК победили в конкурсе «Мастера Башкортостана»

«Через два дня сделал предложение»: филиппинка уехала в Россию за мужем — ее родители боялись мафии

В Уфе эвакуировали гарнизонный суд. В это время должны были допросить свидетелей по делу о захвате власти

В Башкирии сестра погибшего на СВО добровольца пожаловалась, что его семью оставили без выплат

«Себе на сигареты, остальное — жене». На что семьи мобилизованных тратят выплаты от государства

Преследуют целыми сворами: владельцев садов в Уфе терроризируют бродячие собаки

От удара машину разворотило: в Башкирии при столкновении с «Ларгусом» погиб пассажир «Гранты». Узнали подробности

Как выбрать хурму, которая не вяжет? Объясняем в семи картинках

«Настаиваем на ДНК»: мама годовалого мальчика потребовала признать отцом погибшего мобилизованного

В Башкирии ожидается сильный мороз

Свиной грипп обнаружили в каждом втором регионе России. Врачи рассказали, как отличить его от остальных вирусов

«На прощание с мамой было 10 минут»: как музыкант из Уфы переехал в Кыргызстан после объявления мобилизации

В Башкирии плата за капремонт может повыситься на 20%

В России пересмотрят Кодекс судейской этики

«У меня огромный живот и нет проблем с мужчинами»: эта девушка весит 146 кг и не стесняется — смотрим ее фото

Все новости

Обычно неулыбчивый рэпер смеялся, рассказывая о себе

Поделиться

Рэпер Face выступил в качестве гостя в программе «Вечерний Ургант» на Первом канале. На шоу, которое вышло в эфир в среду, 27 марта, Иван Дремин (настоящее имя музыканта из Уфы. — Прим. ред.) рассказал, когда написал первую песню, как питался «Дошираком» и почему увлекся стоицизмом.

Видеть Face в гостях у Урганта было несколько неожиданно: в 2017 году он категорично высказался о пародии Ивана на клип исполнителя Pharaoh «Дико, например». 

— Е**** Ургант! Не трогайте уже «Дико, например». Оставьте в покое Фараона, он нормальный парень: сделал хорошую песню, снял клевый клип. На*** вы этим занимаетесь? Делайте свое, не пытайтесь хайпить на чужих именах, — сказал тогда Дремин. При этом артист не раз заявлял о желании попасть на программу в качестве гостя.

И вот мечта рэпера сбылась. Впрочем, Ургант не преминул напомнить ему те категоричные слова, заменив нецензурную брань культурными синонимами. Про критику пародии артист сказал: «Всякое бывает, мы и с братом ссоримся».

По ходу передачи Иван Ургант спросил, когда его гость увлекся рэп-музыкой, на что Дремин ответил однозначно.

— С самого детства думал, что рэп — это моё. Я его слушал, и мне хотелось делать что-то такое. Первую песню в жанре рэп написал в 11 лет, слова не помню, что-то о тяжелой жизни 11-летнего парня, — сказал Дремин, чем вызвал смех в зале.

Ургант поинтересовался, какие тяготы есть в жизни 11-летних, ведь его дочь сейчас находится именно в таком возрасте.

— Одно дело, когда ты, это, ешь «Доширак» по приколу, а другое, когда тебя просто оставили и тебе больше нечего есть. Я не из детдома, но у меня было тяжеловатое детство. Среднестатистическое тяжеловатое детство русского человека, — ответил Дремин. 

Еще Ургант поинтересовался, какая музыка, кроме рэпа, нравится его тезке.

— Когда бухой, могу послушать «Руки Вверх!», — признался Дремин. — Но сейчас я стал меньше пить. Реальная жизнь стала интереснее, чем алкоголь.

Еще Face разоткровенничался и рассказал, что увлекся философией стоицизма, дескать, она помогает ему «находить общий язык со всеми проблемами».

В конце интервью Face выступил с песней «Юморист», которая стала саундтреком к одноименной российской драме.А недавно музыкант рассказал о своей жизни в Уфе.

Если вы хотите поделиться интересной информацией, присылайте свои сообщения, фотографии и видео на почту редакции, в наши группы «ВКонтакте», Facebook и «Одноклассниках», а также в WhatsApp по номеру +7 987 101–84–78.

По теме

  • 05 марта 2019, 18:54

    Рэпер FACE: «После похода к уфимскому татуировщику мне захотелось сдать анализы на ВИЧ»

  • 12 февраля 2019, 09:58

    «Я юморист»: рэпер Face написал саундтрек к российской драме

  • 21 января 2019, 12:39

    Со змеей на шее и автоматами в руках: рэпер Face из Уфы выпустил новый клип

Виктория Ларина

Корреспондент

Светлана Чернова

Заместитель редактора

Иван УргантФейс

  • ЛАЙК0
  • СМЕХ0
  • УДИВЛЕНИЕ0
  • ГНЕВ0
  • ПЕЧАЛЬ0

Увидели опечатку? Выделите фрагмент и нажмите Ctrl+Enter

КОММЕНТАРИИ2

Читать все комментарии

Что я смогу, если авторизуюсь?

ПРАВИЛА КОММЕНТИРОВАНИЯ

0 / 1400

Этот сайт защищен reCAPTCHA и Google. Применяются Политика конфиденциальности и Условия использования.

Новости СМИ2

Новости СМИ2

Почему люди так без ума от «Не смотри вверх?»

Сатира-катастрофа Адама Маккея Не смотри вверх — это сразу много вещей: притча о нашем растерянном обществе, первобытный крик предупреждения и широкая комедия от сценариста/режиссера Телеведущий . Такой тонкий баланс сделал звездный фильм Netflix противоречивым.

Критики, зрители и активисты одновременно критиковали и хвалили фильм, а негативная реакция подчеркнула сложность передачи срочного сообщения с помощью комедии. Утратила ли политическая сатира свою силу? Или реальность стала настолько абсурдной, что уже не пародийна?

Этот вызов был очевиден при создании Не смотри вверх . Как сказал Маккей Дэвиду Симсу, он написал историю о комете, убивающей планету (и неспособности нашего общества действовать коллективно, чтобы остановить ее), как метафору изменения климата. Но после того, как сценарий был готов, производство было остановлено из-за пандемии, и он наблюдал, как безумие реальной катастрофы превосходит его вымышленную.

COVID-19, изменение климата и комета, убивающая планету, — это очень разные кризисы. Но недалекие лидеры Не смотри вверх неспособны противостоять даже самым очевидным экзистенциальным угрозам. Насколько близка его история к нашей? И может ли его сообщение изменить ситуацию?

Штатные сценаристы Софи Гилберт, Дэвид Симс и Спенсер Корнхабер обсуждают фильм и текущее состояние сатиры в культурном подкасте Atlantic The Review . Слушайте здесь:

Подпишитесь на Обзор : Подкасты Apple | Спотифай | Сшиватель | Карманные слепки

Следующая стенограмма была отредактирована для большей длины и ясности. Он содержит спойлеры для Не смотри вверх .

Софи Гилберт: Сегодня мы здесь, чтобы поговорить о Не смотри вверх, , сатире-катастрофе от Адама Маккея, которая вышла на Netflix в прошлом месяце. Вот небольшой сюжет в качестве резюме, если вы его не видели или просто хотите освежить в памяти. Предпосылка драматична, но проста: два астронома, которых играют Леонардо ДиКаприо и Дженнифер Лоуренс, обнаруживают, что комета упадет на Землю через шесть месяцев. Они пытаются предупредить людей. Они обращаются в Белый дом. Они идут в СМИ. Наконец, они обращаются к лидерам бизнеса, надеющимся получить прибыль от большого шара полезных ископаемых, направляющегося к нам. Но люди не горят желанием услышать это сообщение, и комета, убивающая планету, становится еще одним футбольным мячом культурной войны по мере приближения к Земле. Персонажи ДиКаприо и Лоуренса умоляют людей в социальных сетях просто посмотреть вверх, а президент Мерил Стрип Джейни Орлеан говорит своим последователям:0003 Не смотри вверх .

Это не самая тонкая метафора. Но опять же, так быть не должно. Режиссер фильма Адам Маккей сказал, что на написание сценария его вдохновил растущий страх перед климатическим кризисом. А потом случилась пандемия, и комедия о том, что даже самые очевидные угрозы не смогли побудить к коллективным действиям, внезапно стала по-новому актуальной. Итак, сегодня мы здесь, чтобы разобрать фильм, а также поговорить о состоянии сатиры и о том, не стала ли наша культура слишком депрессивной, слишком абсурдной, слишком прискорбной, чтобы высмеивать ее.

Итак, давайте поговорим о фильме. Релиз стал почти пародией на сам дискурс. Были обзоры, контробзоры и защита. Много споров об этом фильме. Итак, Дэвид, как ты отреагировал, когда впервые увидел это?

Дэвид Симс: Я увидел этот фильм довольно рано, за несколько месяцев до его выхода, потому что брал интервью у Адама Маккея. Но я помню, как встал в очень плохом настроении. Фильм меня реально потряс. Это не то, как вы бы вышли, увидев новую комедию от Маккея.

Спенсер Корнхабер: Вы были в стеклянном ящике эмоций?

Симс: ( Смеется. ) Да, был. Молоко было плохим выбором. Фильм, очевидно, заканчивается на ноте вниз во многих отношениях, но я продолжал испытывать этот опыт, наблюдая за ним, когда разыгрывался какой-то поворот, и у меня была рефлекторная реакция: Это слишком, даже в сатире. А потом другая сторона моего мозга подтолкнула меня к какому-то реальному примеру. Так что у меня была сложная реакция на это. И я был в некотором роде поражен тем, как разыгралась дискуссия при его выпуске, с этой первоначальной волной смешанных отзывов, а затем своего рода антикритической реакцией. Почему вы критикуете фильм, который пытается послать сообщение? И вся онлайн-беседа стала какой-то утомительной, отчасти об этом и фильм.

Гилберт: Это правда. Я подумал, что ваше интервью с Адамом Маккеем было действительно интересным, когда он сказал, что первые две трети фильма должны были быть развлекательными, а последняя треть должна была донести смысл. Мой опыт был действительно противоположным. Первая треть была просто паникой, когда все принимали неправильные решения. А затем, к последней трети, у него было какое-то нигилистическое принятие и приятный, сентиментальный званый обед.

Sims: Я полностью с этим согласен, да.

Гилберт: Спенсер, вы принимали во внимание мнения о фильме?

Корнхабер: Да, я знал, что Не смотри вверх был в циклоне дискурса с кинокритиками, ненавидящими этот фильм, и либеральными комментаторами, обрушившимися на кинокритиков. Это изменение динамики, которую мы видели в блокбастерах, но не об изменении климата, которое является подтекстом этого фильма. Я был готов к тому, что это будет похоже на интересный плохой фильм, но я думаю, что это своего рода экстраординарный фильм. Это достижение чего-то, чего я никогда раньше не видел. И хотя это заставило меня смеяться, это на самом деле заставило меня плакать, что потрясло меня, и это дало мне пищу для размышлений. А что еще вы хотите от кино?

Гилберт: Я не плакал, но я ушел убежденный больше, чем когда-либо, что никогда не будет ничего, что сможет повлиять на общественность, чтобы спасти мир в каком-либо значимом смысле. Мы просто слишком озабочены собственной жизнью. Это действительно доказывает, что мы прошли этап коллективного действия. Все оценивают « Не смотри вверх, » по разным причинам: есть люди, которые оценивают его как фильм. А еще есть люди, которые говорят: «Как вы смеете оценивать это как фильм?! Это первобытный крик о нашем бездействии перед лицом угрозы, обрекающей всех нас!»

Корнхабер: Согласно дискурсу, это должен быть фильм, который спасает мир. И я не думаю, что это ожидание от любого художественного произведения. Но, честно говоря, я думаю, что то, как Маккей говорил об этом фильме, создает впечатление, что, может быть, он действительно хотел спасти мир этим фильмом? Вы получили этот смысл, разговаривая с Дэвидом?

Sims: У меня такое ощущение, что Адам Маккей считает, что дела обстоят очень плохо, и климатическая катастрофа будет развиваться даже быстрее, чем прогнозировалось. И поэтому он наверняка на зубчатых стенах, пытается бить тревогу. Но он развлекатель. Это его товарный знак. Он не делает Неудобная правда ; он не просто стоит перед PowerPoint.

Корнхабер: Но именно таким был The Big Short .

Sims: Что ж, смотрите, его последняя откровенная комедия — его последний фильм с Уиллом Ферреллом, Другие парни — закончилась этими титрами, которые катились, как, да, что-то вроде серии диаграмм в PowerPoint о финансовый кризис. А махинации с пенсионными фондами были предысторией этого фильма. Но я помню, как люди уходили из фильма и говорили: «Это было забавно. Что там было с концом?» И с тех пор Маккей перешел к более полемическому стилю кинопроизводства, который борется с реальными вещами.

Он сделал The Big Short . Он сделал вице-. Он произвел «Наследие » и руководил его пилотом. Когда несколько лет назад я брал интервью у Пон Джун Хо, Пон сказал, что Маккей — один из его любимых американских режиссеров. И Бонг также делает эти прямо на камеру сатиры на текущие события. И вопрос: как вы совмещаете это с развлечением? Как вы доносите свое важное сообщение, удерживая аудиторию на крючке? А у Маккея есть кинозвезды. У него есть повороты. У него есть спецэффекты. Все это смешать в блендере.

Гилберт: Но это также вопрос: как вы сочетаете защиту и сатиру? Потому что сатира разоблачает, а пропаганда провоцирует. И этот фильм работает как очень жестокая сатира в том смысле, что он, безусловно, заставил меня почувствовать, что мир слишком ебанутый, чтобы спасти себя. И все — включая все силы бизнеса Кремниевой долины, СМИ и развлечений — лишь отвлекает людей от фундаментального кризиса, лежащего в основе фильма. Но я думаю, что фильм как бы обрекает себя на то, что он просит вас обратить внимание, но также говорит вам, что это не имеет значения.

Симс: Верно. Вы также спрашиваете: как вы уравновешиваете адвокацию и нигилизм? Потому что в разговорах о климатическом кризисе присутствует определенный уровень нигилизма, которого трудно избежать. И, очевидно, я думаю, что Маккей это знает. Он снимает фильм об астероидах. Эти фильмы обычно заканчиваются каким-то триумфом. И он знает, что с его стороны было бы нелепо заканчивать фильм на высокой ноте, потому что это подорвало бы его идею. И поэтому он должен закончить это на ноте облома, но это сложная вещь, чтобы просить об усыпанной звездами комедии мейнстрима, премьера которой на Netflix на Рождество.

Гилберт: Это такой сложный тон. Как вы думаете, есть ли версия фильма с немного другим балансом, которая могла бы работать лучше?

Sims: Вы могли бы снять более прямолинейный блокбастер, только с примесью метафор. Но то, что это флиртует с бытием, но не полностью связывает с бытием, больше похоже на фильм «Доктор Стрейнджлав ». Чистая анархическая сатира, действие которой происходит в реальном мире, но каждый персонаж мультяшный, и нет никакого чувства человечности. Но Не смотри вверх пытается сохранить это ядро ​​человечества, особенно в персонажах Леонардо ДиКаприо и Дженнифер Лоуренс. Когда я брал интервью у Маккея, он сказал, что ДиКаприо, очевидно, заинтересован в проекте и послании, но не собирается брать на себя обязательств, пока они не выяснят его характер. Он явно не хотел сниматься в мультипликационном кино.

Маккей также сказал мне, что его редактор сказал, что это был самый сложный фильм, который он когда-либо монтировал вместе с Маккеем. Тон так сложно уловить, потому что он колеблется от мрачности к глупости и реализму. Это ошеломляющая задача — попытаться вместить все в такой большой ансамбль с таким количеством поворотов. Так вот где вещи об этом не щелкнули для меня. Но последний акт сработал для меня очень хорошо, так как он начинает отказываться от более мультяшных вещей и критики в СМИ. Это больше похоже на фильм о персонажах, действие которого происходит в последние дни планеты Земля.

Я люблю Адама Маккея. Я очень яростный защитник его комедийного материала. Я не знаю, куда он уходит отсюда. Он снимает фильм об Элизабет Холмс. Он остается в реальной критике. И это определенно очень грандиозная, амбициозная работа, которой вы должны восхищаться, я думаю, даже если вы не восхищаетесь конечным продуктом.

Гилберт: Ага. Я хотел поговорить об истоках его карьеры, но поскольку он говорил о желании уйти от глупых белых парней, таких как продукты из его ранних фильмов, потому что они перестали быть забавными. И я не знаю, чтобы они перестали быть смешными, обязательно. Я думаю, что они во многих отношениях так же забавны, как и всегда, но я думаю, что юмор сделал их слишком привлекательными.

Симс: Абсолютно.

Гилберт: Болваны из Телеведущий и Ночи Талладеги — вы действительно находите очарование в том, что оказывается не таким очаровательным.

Корнхабер: Да; это было похоже на подход эпохи Буша. И теперь, в эпоху Трампа, мы увидели, насколько ужасны эти персонажи, и их не следует делать милыми.

Sims: Я подключаюсь к персонажу Лео. Не как кто-то, на кого я похож; Я только что нашел арку, в которой он стал знаменитостью, убедительной. Он — ученый-интроверт, который просто пытается донести сообщение, а затем становится [частью] предмета дебатов в стиле Фаучи в середине фильма, где люди либо думают, что он мечтатель, либо он лжец. Это доходит до того странного, что наша культура сейчас может воспринимать людей только как знаменитостей, даже если они не особо стремятся быть таковыми. Я обнаружил, что это один из самых эффективных комментариев в этом фильме. И я думаю, многое из того, что работает в этом фильме, работает благодаря ДеКаприо. Он демонстрирует чрезвычайно преданную игру, и без него у этого фильма не было бы центра. В противном случае, я нашел некоторые материалы СМИ немного общими. Нет ни одного утреннего шоу, похожего на это, с таким абсолютным культурно-магматическим качеством.

Корнхабер: Да, мне медиа-материал казался самым устаревшим и предсказуемым. Я думаю, что диссонанс с материалами СМИ также говорит о том, что комета не работает как метафора изменения климата. СМИ любят негатив, любят апокалипсис. Если к Земле приближается большой астероид, это обязательно сразу же окажется на первых полосах газет. И это было бы совершенно театрально и бесполезно, наверное.

Изменение климата работает не так. Это не то, что повлияет на нас разрушительным для мира образом в ближайшие шесть месяцев, хотя движение замечательно пыталось установить крайние сроки и переломные моменты. Это просто не то же самое, что астероид, и поэтому неправда, что эту новость можно было бы игнорировать. Для меня это немного больше похоже на COVID. Что Маккей сказал о COVID в отношении фильма?

Sims: Вот что меня больше всего интересовало в разговоре с ним. Он написал этот фильм как одну конкретную метафору. И затем, когда он готовится это сделать, ему приходится закрыться из-за еще одного апокалиптического момента в культуре, который затем непреднамеренно доказывает, что так много его критики. Вот что дико в этом фильме. И он согласился, что это было безумное обстоятельство. Поскольку он был взаперти, он вернулся к сценарию, и ему пришлось усилить часть сатиры — сделать коэффициент дурачества равным 9.0003 Не смотри вверх еще выше, чтобы затмить такие моменты, как Трамп, парящий с инъекционным отбеливателем, по национальному телевидению. Это слишком нелепо, и все же это разыграно. Так что ему нужно соответствовать абсурду. Это действительно отражает то, что сейчас сложно в сатире. Как вы находите нелепость в нашей нелепой реальности? Как вы поднимаете настроение и развлекаетесь, когда все уже кажется таким возвышенным все время?

Гилберт: Справа; существовала идея, что Трамп бросил вызов сатире, потому что он был больше, чем он мог бы быть в самом безумном воображении. Я также думаю, что очень сложно высмеивать вещи, когда ты находишься в их центре. И климатический кризис с этим сложен, потому что сейчас мы будем в его эпицентре, пока все не умрем. Таким образом, нет никакой расслабленной внефазы, чтобы переварить это в том смысле, что, возможно, будет с президентством Трампа через десятилетие или около того. Просто в этот момент для развлечения кажется сложным решить эти действительно большие проблемы.

Sims: Аналогичной проблемой для Голливуда была сложность фильма о войне в Ираке. Это много обсуждалось в 2000-х: Мы в Ираке. Это важное событие, которое происходит с Америкой. Почему мы не можем снимать фильмы об этом, которые находят отклик? Было так много фильмов о войне в Ираке или современных войнах в целом, которые провалились. И в конце концов у нас был The Hurt Locker . Несмотря на то, что он не имел большого успеха, он получил «Оскар» и стал большим запоминающимся фильмом. Но борьба с изображением войны в Ираке в искусстве такая же, как борьба с изменением климата. Это очень сложно превратить во что-то развлекательное, потому что почти каждый фильм о войне в Ираке был примерно: Мы застряли. Мы не знаем, что делаем. Враг косой. Цель неясна. Мы думали, что героическое повествование просто невозможно.

И, очевидно, с этим тоже были проблемы в фильмах о войне во Вьетнаме. Но затем вьетнамское кино стало чем-то большим после Вьетнама, после того, как война закончилась, и было больше размышлений. Просто с изменением климата будет сложно. Нельзя снять простой фильм об ученых, спасающих мир. Это не будет отражать реальность.

Kornhaber: Я думаю, что поиски фильмов, чтобы донести послание, которое изменит сознание людей, возможно, донкихотство. Таких произведений в истории не так много. Но что они делают, так это дают вам набор похожих образов и персонажей, метафор и клише, которые, когда они работают, поглощаются нашим языком. Они помогают нам говорить о мире способами, которые, мы надеемся, развивают наш дискурс и общество.

Sims: Верно, я считаю Джордана Пила одним из самых интересных метафорических режиссеров. Оба Get Out и Us содержат очень сильные, резкие метафоры. У Get Out было затонувшее место, где вы могли прочитать много современных наблюдений о том, как чернокожие маргинализируются или вынуждены сублимировать части себя. А затем « Us » — который, как мне кажется, сильно недооценивают как одно из лучших сатирических произведений Голливуда за последние годы — о том, как устроено капиталистическое общество, где так много всего, что вы просто должны игнорировать.

Корнхабер: Абсолютно; Us — это замечательная квинтэссенция того, как устроен мир, и определенно недооцененная. Но с Get Out , я думаю, многие белые люди проверили себя, были ли они персонажами этого фильма. И с Не смотри вверх одна из вещей, которая работает в этом отношении, заключается в следующем: правда, вы не можете по-настоящему высмеивать Трампа. Он вне пародии. Но вы можете обратить внимание на динамику отношения людей к нему и влияние, которое он оказывает на окружающий мир — и на самих зрителей.

Как Алан Сокал выиграл битву, но проиграл «Научные войны»

Это была величайшая шутка о новой одежде императора в современной интеллектуальной истории. Весной 1996 года в модном академическом журнале Social Text появилась знаменитая статья-розыгрыш физика Алана Сокала — предполагаемая атака на легитимность науки и даже на само понятие «объективности». идей, пародия Сокаля работала как лазерный скальпель, беспощадно обнажая бессвязность и глупость движения. Даже название статьи — «Преодоление границ: на пути к преобразующей герменевтике квантовой гравитации» — прекрасно отражает олимпийскую претенциозность этой области. И редакторы журнала повелись на это. Жесткий.

Через несколько недель после публикации газеты Сокал открыл правду: он приехал похоронить постмодернизм, а не восхвалять его. Его выходка, теперь широко известная как «обман Сокаля», доказала, что редакторы самого престижного постмодернистского журнала в Америке не могли отличить настоящую научную работу от злобной сатиры, призванной выставить их глупыми. Даже спустя 25 лет статья Сокаля остается потрясающе смешной и дерзкой; каждое слово — восторг. Но читать это сегодня тоже тревожно. Академическая нелепость, которую Сокал вырезал с хирургической точностью, уже не кажется особенно вопиющей. Во всяком случае, сейчас они стали обычным явлением.

Представление о том, что наука является лишь одним из многих равноправных «способов познания», что западный рационализм идеологически извращен, что «ваша истина» в значительной степени определяется вашим полом или цветом кожи, — эти взгляды больше не поддерживаются. в основном невыносимыми студентами Йельского университета. Эти идеи лежат в основе «антирасистских» учебных программ в корпорациях из списка Fortune 500 и в правительственных учреждениях США. Они формируют учебные планы в американских школах вплоть до младших классов. И они влияют на взгляды простых американцев обо всем, от нашей собственной истории до безопасности вакцин.

Статья Сокаля была ручной гранатой, брошенной в самый разгар одного из великих интеллектуальных дебатов 1990-х годов, который стал известен как «Научные войны». В течение предыдущих двух десятилетий постмодернистские идеи были в моде в элитарных академических кругах. Следуя по пути, проложенному левыми французскими мыслителями (среди них Жак Деррида и Мишель Фуко), ученые «деконструировали» все, что попадалось на глаза. Западные институты, в том числе демократия и верховенство права, считались простыми фасадами, призванными защитить привилегии сильных мира сего. Утверждалось, что самые основные факты о нашем мире «социально сконструированы». Даже методы и открытия точных наук высмеивались как идеологическое оружие, используемое для усиления экономического и социального угнетения. В то же время постмодернистские мыслители любили заимствовать — и обычно искажать — научные понятия и терминологию. Верные своим марксистским корням, они любили думать, что их собственный стиль мышления носит «научный» характер, хотя и проводится на более высоком интеллектуальном уровне, чем работа неряшливых исследователей, использующих устаревшие подходы, такие как научный метод.

В конце концов, несколько настоящих ученых выступили в защиту не только своей работы, но и всего проекта научных исследований. В 1994 году биолог Пол Гросс и математик Норман Левитт вступили в полемику, написав книгу под названием « Высшее суеверие: академическое левое и его споры с наукой» . В недавнем интервью подкасту Savage Minds Сокал вспомнил, когда впервые услышал об этом. Сокаль, назвавшая себя левой, предположила, что это будет еще одна «правая резкая критика марксистско-феминистских подрывников, промывающих мозги нашим детям». Но потом он прочитал Высшее суеверие и продолжил читать постмодернистскую литературу о науке. Он обнаружил, что правда была еще хуже, чем утверждали Гросс и Левитт. Эти модные академики не просто утверждали, что научному сообществу не хватает разнообразия, скажем, или что сексистские взгляды ставят под угрозу некоторые медицинские исследования. Вместо этого, как обнаружил Сокал, «эти люди утверждали, что содержание и методология всей современной науки — а это означает астрономию, физику и химию не в меньшей степени, чем психологию, биологию и медицину, — все это каким-то образом безнадежно заражено патриархальной, капиталистическая и колониалистская идеология».

Сокал начал вести папку постмодернистских статей, затрагивающих две области, которые он знал лучше всего, математику и физику. «Люди делали нестандартные заявления об этих вещах, не понимая, о чем они говорят», — сказал он. «Некоторые из этих людей были довольно известны». Но что он мог сделать с этим богатством материала? Он подумывал написать статью, бросающую вызов постмодернистским заблуждениям, но понял, что такая статья, скорее всего, попадет в «черную дыру», непрочитанная и не услышанная. Прорывная идея пришла к нему — как это часто бывает с идеями — когда он сидел на унитазе: что, если, спрашивал себя Сокал, «вместо того, чтобы писать статью с критикой этих людей, я напишу статью, восхваляющую их?» Он решил придумать абсурдный аргумент, «сплетенный из худших цитат, которые я смог найти о математике и физике, от самых выдающихся интеллектуалов». Произведение было бы пародией, розыгрышем, но в некотором смысле и экспериментом. Если бы ведущие постмодернистские мыслители серьезно отнеслись к его куче дерьма, это многое сказало бы об их интеллектуальных стандартах.

Сокал несколько месяцев трудился над своей рукописью. «Мне приходилось пересматривать и пересматривать, пока не достиг желаемого уровня неясности», — сказал он. Тем временем редакторы Social Text планировали специальный выпуск, призванный стать решительным опровержением критики со стороны Гросса, Левитта и других ученых. Хотя Сокал в то время не знал об этом проекте, его фальшивая бумага подходила к выпуску «Научных войн», как отмычка в навесном замке. Среди редакторов Social Text были марксистский литературный критик Фредрик Джеймисон и другие видные деятели в этой области. Они хотели поставить этих придирчивых ученых на место. И вот появился настоящий ученый — специалист по квантовой механике, не меньше! — и сказал им, что постмодернисты были правы с самого начала. Это было (буквально) слишком хорошо, чтобы быть правдой.

«Преодолевая границы» нажимает все нужные прогрессивные кнопки. Эссе начинается с упрека основных ученых, которые сопротивляются просвещению своего постмодернистского начальства. Эти непокорные придурки все еще находятся в ловушке «постпросвещенческой гегемонии», пишет Сокал, цепляясь за устаревшие догмы, такие как идея, что «существует внешний мир, свойства которого не зависят ни от какого отдельного человека, ни от человечества в целом; что эти свойства закодированы в «вечных» физических законах; и что люди могут получить надежное, хотя и несовершенное и предварительное знание этих законов, следуя «объективным» процедурам и эпистемологическим ограничениям, предписанным (так называемым) научным методом».

В эссе Сокала на простом английском языке говорится, что наука в том виде, в каком ее понимает большинство из нас, — это афера. Откуда нам знать? Потому что, как утверждается в эссе, прорывы 20-го века в физике и философии науки должным образом подорвали доверие к науке в целом. Между тем, «феминистская и постструктуралистская критика» (так звучит ее шутливый аргумент) выявила «идеологию господства, скрытую за фасадом «объективности».

В конце концов, говорится в эссе, «мы можем только заключить, что физическая «реальность» не менее, чем социальная «реальность», является в основе своей социальной и языковой конструкцией; это научное «знание», далеко не объективное, отражает и кодирует господствующие идеологии и отношения власти культуры, которая его произвела». Таким образом, в эссе утверждается, что научные открытия являются фальшивыми и что они существуют только для удовлетворения потребностей различных властных элит. Наконец, делается вывод, что наука и ученые не заслуживают того уважения, которое оказывает им наше общество. Или, говоря постмодернистским языком: «дискурс научного сообщества… не может претендовать на привилегированный эпистемологический статус по отношению к контргегемонистским нарративам, исходящим от диссидентских или маргинализированных сообществ». Вы заметите, что я пишу, что «эссе» говорит об этих вещах, а не о них говорит Сокал, потому что, конечно же, Сокал на самом деле ни во что из этого не верит.

_____________

ПЕРЕД публикацией «Преодолевая границы» редакторы Social Text спросили Сокала, может ли он немного обрезать его, особенно объемные сноски. Он отказался, в основном, как он позже сказал, потому что «некоторые из лучших шуток были в сносках». На самом деле, даже первые две сноски в статье показывают, насколько хорошо Сокаль понимал свою целевую аудиторию. Во-первых, когда он упоминает о научных прорывах, подорвавших «картезианско-ньютоновскую метафизику», он делает сноску со ссылкой на немецкого физика Вернера Гейзенберга, чей принцип неопределенности потряс физику 20-го века. В том же предложении он отмечает, что «ревизионистские исследования в области истории и философии науки еще больше усомнились в ее достоверности». Вторая сноска отсылает нас к книге историка науки Томаса Куна «1962 book The Structure of Scientific Revolutions , в которой утверждалось, что ученые больше полагаются на общие «парадигмы», чем на неопровержимые факты при построении своих моделей мира.

Это был двойной удар. Гейзенберг, бум! Кун, бам! Как только Сокал упомянул эти два имени, редакторы Social Text оказались на грани бессилия сопротивляться шквалу постмодернистской чепухи Сокала. Сокал знал, что его аудитория мало что знает о реальной науке. Но он также знал, что левые ученые почитают Гейзенберга и Куна. По их мнению, Гейзенберг доказал, что научное знание — на самом деле любое знание объективной реальности — физически невозможно. Они полагали, что Кун пошел еще дальше, показав, что весь научный проект был, по сути, социально сконструирован. В постмодернистской интерпретации эти два мыслителя показали, что даже самые трудные из точных наук построены на фундаменте из зыбучего песка. Они ошибались, конечно. На самом деле, хотя и Гейзенберг, и Кун внесли большой вклад в человеческое понимание, их идеи относятся к числу наиболее часто неправильно понятых — и чрезмерно применяемых — концепций в истории науки.

Гейзенберг впервые сформулировал свой принцип неопределенности в 1927 году. С одной стороны, он выражает техническое ограничение нашей способности наблюдать мельчайшие частицы. Он и его коллега Нильс Бор обнаружили, что когда ученые пытаются установить точное местоположение электрона, они не могут одновременно определить импульс электрона. Как писал Гейзенберг, «чем точнее известно положение, тем менее точно известен импульс». Является ли это ограничение особенностью того, как мы наблюдаем эти частицы? (Электрон можно наблюдать только в том случае, если он сталкивается с одним из фотонов, которые исследователи посылают в его направлении. Но удар этого фотона мгновенно изменяет импульс электрона, что делает его невозможным для измерения.) Или принцип отражает более глубокое свойство? самой материи? Гейзенберг склонялся к последней точке зрения, предполагая, что существуют аспекты физического мира, которые не просто неизвестны, но непознаваемы.

Принцип неопределенности быстро стал одним из самых известных понятий в современной физике, и не только среди физиков. Крупные научные прорывы часто привлекают последователей из-за пределов области, в которой они происходят. И эти последователи обычно хотят применить горячую новую концепцию к вопросам, далеким от первоначальной направленности теории. Теория естественного отбора Дарвина, например, была воспринята множеством мыслителей, которые пытались привить суррогатные «дарвиновские» понятия в несвязанные между собой области, такие как этика и политология. Конец 19Безжалостная философия «социального дарвинизма» 19-го века была слишком предсказуемым результатом. (Прогрессисты начала 20-го века также ссылались на идеи Дарвина в качестве оправдания своих кампаний по евгенике человека.) мода. Для многих это означало долгожданное выравнивание интеллектуального игрового поля; почему физики должны заявлять, что их выводы более «реальны», чем выводы, скажем, литературных критиков? Однако в области физики утверждения Гейзенберга были восприняты более комплексно. Эйнштейн, например, был известным противником. В своем новом романе Когда мы перестанем понимать мир , южноамериканский писатель Бенджамин Лабатут пересматривает дебаты о неопределенности. «Эйнштейн чувствовал, что если следовать этой линии мышления до ее конечных результатов, тьма заразит душу физики», — пишет он. В конце концов, конечно, с физикой все в порядке. Да, вопросы, поднятые Гейзенбергом, до сих пор находят отклик. Но независимо от того, принимаете ли вы широкий или узкий взгляд на принцип неопределенности, это не делает физику невозможно . Как вообще что-то может сделать физику невозможной? Физика описывает; это не предписывает. А в последнее время наше растущее понимание того, как частицы ведут себя на квантовом уровне, открыло новые области исследований и новые возможности для применения этих знаний (как в случае с квантовыми вычислениями).

Гейзенберг тоже не волшебным образом выбил почву из-под ног науки в целом. Неопределенность в отношении поведения субатомных частиц не помешала работе биологов, геологов или медицинских исследователей. Наоборот, мы живем в эпоху беспрецедентных научных открытий. Но идеи Гейзенберга действительно стали магнитом для постмодернистов. Один из 9Соучредителем 0226 Social Text был профессор социологии Городского университета Нью-Йорка Стэнли Ароновиц. В своей книге 1988 года «Наука как власть: дискурс и идеология в современном обществе » Ароновиц описывает науку как не более чем инструмент капитализма, который «заключил нас в тюрьму логикой господства и деградации». Ароновиц поддерживает Гейзенберга именно потому, что считает, что физик доказал, что научное знание лишено объективной основы. А это значит, что все открыто для интерпретации. В конце концов, если даже трезвые физики не могли установить истину, как могли специалисты в области экономики, психологии или истории претендовать на то, что имеют дело с поддающимися проверке фактами?

Для постмодерниста это отсутствие объективных фактов считается замечательным. Это позволяет критику обращаться с любой областью знания — об обществе, истории, даже науке — как о чем-то родственном литературному тексту . Вместо того, чтобы бороться с упрямыми фактами, постмодернист теперь может свободно интерпретировать этот текст так же бесцеремонно, как литературный критик мог бы откапывать фрейдистскую символику в одной из пьес Шекспира. Вот почему постмодернисты любят описывать свой метод как «деконструкцию», «распаковку» или «исследование» текста. По их мнению, работа критик есть высшая форма интеллектуальной деятельности. (Это также объясняет, почему журнал, подделанный Сокалом, называется Social Text , и почему левые ученые любят добавлять слово «критический» к любой области исследований, которую они пытаются ниспровергнуть.) Работая в области текстов, критики могут делать любые заявления, которые им нравятся, без необходимости защищать их от фактического опровержения со стороны так называемых экспертов. В чистом виде постмодернистские аргументы, такие как аргументы радикального феминизма, критической расовой теории и смежных областей, не поддаются фальсификации.

Когда американский философ науки Томас Кун опубликовал Структура научных революций в 1962 году,
поначалу это не произвело большого фурора – в первый год было продано менее 1 000 экземпляров. Однако к 1970-м годам он стал одним из самых продаваемых научных работ в истории. (Показательно, что она была гораздо более популярна среди гуманитариев, чем среди работающих ученых. Работа цитируется больше, чем любая другая книга 20-го века в индексе цитирования искусств и гуманитарных наук с 19с 76 по 1983 г.) Поначалу основное утверждение Куна не кажется особенно революционным. Он утверждает, что большая часть научной работы осуществляется в соответствии с общими парадигмами. Например, до книги Чарльза Дарвина « о происхождении видов » парадигма биологии утверждала, что Бог создал жизнь во всем ее многообразии в ходе короткого творческого взрыва. Как правило, ученые не пытаются оспаривать такие парадигмы, говорит Кун, а скорее заполняют пробелы в них. Додарвинистский натуралист мог бы провести всю жизнь, счастливо перечисляя, скажем, множество жуков, которых Господь счел нужным создать. Кун называет такие исследования, заполняющие пробелы, «нормальной наукой».

Но иногда парадигма начинает рушиться. Например, в годы, предшествовавшие Коперниканской революции, астрономы изо всех сил пытались точно предсказать движение планет. (И неудивительно, поскольку их парадигма утверждала, что солнце и планеты вращаются вокруг Земли.) Когда ученые обнаруживают, что их наблюдения не соответствуют парадигме, их область вступает в период «кризиса», говорит Кун. Наконец, после нескольких лет или десятилетий путаницы, Коперник или Дарвин предлагают радикально новую модель, которая лучше объясняет данные. Поначалу многие исследователи сопротивляются таким «научным революциям», но со временем соглашаются. В настоящее время в этой области произошел «сдвиг парадигмы» (да, вы можете обвинить Куна в популяризации этой идеи), и все ученые возвращаются к работе, заполняя пробелы в новая парадигма .

Как и в случае с Гейзенбергом, можно сказать, что Кун предлагает как умеренную, так и радикальную версию своей теории. Умеренная версия — что устаревшие научные рамки часто отбрасываются в пользу моделей, которые лучше соответствуют данным — более или менее соответствует тому, как большинство из нас сейчас верят в то, что научные достижения происходят. Наука не всегда утомительна; иногда идеи движутся гигантскими скачками. Проблемы возникают в радикальной версии теории Куна: она утверждает, что, поскольку данная парадигма определяет, какие доказательства ученые считают достоверными, парадигмы «несоизмеримы». Другими словами, не существует основополагающего стандарта, по которому мы можем судить, лучше ли одна парадигма, чем другая. «Действительно ли помогает представление о том, что существует некое полное, объективное и верное описание природы и что надлежащим мерилом научных достижений является степень, в которой они приближают нас к этой конечной цели?» Кун спросил в 1970. Временами он колебался в этом вопросе, но чаще всего Кун отвечал отрицательно. 1

Подобно тому, как принцип неопределенности Гейзенберга влиял на неученых, упрощенные версии Куна в конечном итоге просочились в другие сферы, особенно в образование. «Похоже, он дал интеллектуальную основу индивидуальному и культурному релятивизму», — пишет австралийский профессор образования Майкл Мэтьюз. «После Куна гораздо больше людей чувствовали себя комфортно, говоря: «Что верно для вас, не обязательно должно быть правдой для меня». Некоторые педагоги приняли особенно крайнюю версию взглядов Куна. Во влиятельном 1985, американские профессора образования Ивонна Линкольн и Эгон Губа написали: «Поскольку все теории и другие ведущие идеи научной истории до сих пор были признаны ложными и неприемлемыми, то, несомненно, будут и любые теории, которые мы излагаем сегодня». Это поразительно нигилистическая позиция в отношении возможности научного знания, и она выходит далеко за рамки того, что на самом деле утверждал Кун. Тем не менее, такие пессимистические взгляды оказали глубокое влияние на американский образовательный истеблишмент. Учителям часто говорят, что «учить детей учиться» важнее, чем преподавать какой-либо конкретный набор фактов; эти факты могут измениться с такой вероятностью, что с ними вряд ли стоит беспокоиться.

Начав свое эссе Social Text со ссылок как на Гейзенберга, так и на Куна, Сокал создал впечатление, что его статья-розыгрыш просто основана на общепринятых идеях двух великих мыслителей 20-го века. Конечно, Сокаль не ссылался на господствующую версию взглядов ни одного из мужчин. Он вербовал радикальные версии Гейзенберга и Куна и даже тогда доводил их идеи до уровня абсурда, которого не одобрял бы ни один из мыслителей. Сокал также постарался наполнить свое эссе «как можно большим количеством ссылок на редакторов этого журнала», как он позже сказал. Один только Стэнли Ароновиц получает более дюжины елейных упоминаний. Сокалевское сочетание бесстыдной лести и хитрого подтверждения предвзятости редакции сделало свое дело. Несмотря на то, что один коллега-ученый содержал множество научных «завываний», которые были бы обнаружены любым внимательным студентом-физиком, эссе было опубликовано в основном в том виде, в котором оно было написано.

Когда правда вышла наружу, постмодернистская элита была возмущена. Споры достигли первых полос New York Times и Le Monde . Научные войны были жарче, чем когда-либо. Некоторые видные ученые обвинили Сокала в том, что он сконструировал «соломенного человечка», заявив, что его статья представляет сильно преувеличенную версию постмодернистских концепций, чтобы высмеять их. По их словам, ни один законный постмодернист не воспримет всерьез такие глупые идеи. Однако этот аргумент споткнулся на двух моментах. Во-первых, некоторые из крупнейших имен в этой области серьезно отнесся к версиям постмодернистских идей Сокала — достаточно серьезно, чтобы опубликовать их в престижном журнале. Во-вторых, самые абсурдные части статьи Сокала заключались не в его преднамеренном искажении научной концепции; это были прямые цитаты ведущих постмодернистских мыслителей.

Оглядываясь назад 25 лет спустя, некоторые могут счесть мистификацию Сокаля упражнением в подстреле несущественной рыбы в очень маленьком бочонке. Разве это имело значение, если некоторые профессора-марксисты выдвигали нелепые идеи в нескольких элитных университетах? Конечно, постмодернизм, критические исследования и различные родственные школы мысли бросали вызов основным элементам традиции Просвещения: стремлению к объективности, приверженности рационализму, примату личности. Но разве университеты не всегда были местом, где молодые люди знакомились с целым рядом идей? Что плохого в том, чтобы узнать о некоторых радикальных взглядах? Разве большинство студентов не оставят все это позади, когда закончат учебу и начнут свой путь в реальном мире? Таким образом, многие представители левого мейнстрима проигнорировали предупреждение Сокаля.

Радикальное мышление разрушало столпы рационального исследования и демократических ценностей. Тем не менее, эти идеи на удивление мало получили энергичной академической контраргументации. (Я не сбрасываю со счетов важность таких мыслителей, как Аллан Блум и Гертруда Химмельфарб в прошлом веке, или Стивена Пинкера и Джонатана Хайдта в этом. Но такие голоса в большинстве кампусов в лучшем случае являются маргинальным элементом.)

Сегодня, критики академического антирационализма — или, если уж на то пошло, политкорректности, вокизма, отмены культуры и т. д. — с еще большей вероятностью будут отвергнуты как беспокойные или того хуже. Обозреватель New York Times Мишель Голдберг недавно посвятила колонку высмеиванию опасений по поводу нарушения свободы слова в кампусах колледжей. По ее словам, защитники открытого диалога «театрируют». В конце концов, она смогла найти всего несколько сотен случаев, когда ученые были «мишенью для санкций со стороны идеологических противников». Она заключает, что те, кто жалуется на потерю академической свободы, должны быть стареющими скрытыми фанатиками, которые «возмущаются новыми социальными нравами, которые требуют чрезмерной чувствительности к причинению вреда». В конце концов, какое значение имеют 400 с лишним дел?

Постмодернистский пузырь, который Сокал пытался проткнуть, сегодня не так четко определен, по крайней мере, не в его форме 1990-х годов. Фуко и Деррида уже не нависают над дискуссиями в университетских городках, как когда-то. Тем не менее, как недавно заметил Сокал, «постмодернистские идеи возвращаются все более и более на передний план и в центр, хотя и в более развитом виде». На протяжении десятилетий эти идеи просачивались в родственные интеллектуальные движения, включая различные типы «критических» исследований и сегодняшние множащиеся дисциплины, основанные на идентичности, гендерные исследования, квир-исследования, исследования толстых (да, это вещь) и тому подобное. Эти движения могут не называть себя постмодернистскими, но все они разделяют постмодернистское недоверие к объективности. Для них факты относительны, а истина определяется «жизненным опытом» человека, особенно если он принадлежит к какой-то маргинализованной группе.

В 2017 году Джеймс Линдсей, Хелен Плакроуз и Питер Богоссян — трое ученых, называющих себя «леволиберальными скептиками», — решили повторить розыгрыш Сокала. Их целью было то, что они называют «исследованиями недовольства», левые академические дисциплины, включая постколониальные исследования, критическую расовую теорию, интерсекциональный феминизм и смежные области. Поскольку постмодернистское движение, высмеиваемое Сокалом, к настоящему времени раскололось на десятки перекрывающихся каналов, трио должно было осуществить мистификацию в гораздо большем масштабе. Политолог Яша Мунк назвал это «Сокаль в квадрате». Группа подготовила около 20 пародийных статей и разослала их в различные журналы. В одной статье утверждалось, что мужской пенис — это «социальный конструкт». Другая версия была гитлеровской 9-й.0226 Mein Kampf , переписанная на феминистском жаргоне. Статья, в которой исследовалась «культура изнасилования» среди собак в собачьем парке Портленда, была настолько диковинной, что вызвала насмешки со стороны общественности. Журналисты начали задавать вопросы, и мистификация была раскрыта. К тому времени, когда заговорщики Sokal Squared были вынуждены предать гласности, четыре их статьи были опубликованы, девять были приняты или находились на рассмотрении, и только шесть были отклонены. Очевидно, не так уж много изменилось со времен оригинальной мистификации Сокала.

После того, как трюк с Sokal Squared был раскрыт, гарвардский психолог Стивен Пинкер спросил: «Есть ли какая-нибудь идея настолько диковинная, что ее нельзя опубликовать в журнале Critical/PoMo/Identity/Theory?» Ответ, видимо, нет. Не похоже, что любые насмешки могут замедлить идеологическую мощь левых. И, в отличие от дней Сокальской мистификации, главной ареной антирационалистического мышления уже не является только элитная академия. Антипросветительские идеи, десятилетиями готовившиеся в модных журналах и на факультетах литературы и социологии, теперь ускользнули из лаборатории. Они самовоспроизводятся и свободно циркулируют в нашем обществе.

«Не существует объективной, нейтральной реальности», — пишет Робин ДиАнджело в своем бестселлере « Белая хрупкость ». На самом деле, она считает это утверждение настолько самоочевидным, что оно даже не требует объяснения или защиты. The New York Times ’ «Проект 1619» рассматривает американскую историю не как набор фактов, которые нужно взвесить, а как текст , истинный смысл которого открыт для радикального переосмысления в руках критических теоретиков. «Антирасистские» учебные материалы призывают нас отвергнуть культуру превосходства белой расы, которая включает такие опасные идеи, как «убеждение в том, что существует такая вещь, как «объективность»» или представление о том, что «линейное мышление» и «логика являются желательными способами познания мира. И так далее.

Когда мы смотрим на крах рациональности вокруг нас, кажется, что хотя Алан Сокал, возможно, и выиграл битву с постмодернистским безумием, в конечном итоге он проиграл войну.

Leave a Comment